Окно было большое, энгава широкая – у Масамунэ-сама всё самое лучшее, как говорил Катакура Кодзюро, или выпендрёжники эти Датэ, как говорили все остальные, – словом, места всем хватало. И всё равно три блондинки ухитрялись пихаться локтями и выяснять отношения.
– Акэти-кун, ты вообще давно покойник, – возмущался Такэнака Хамбэй. К совести взывать он не решался, совесть – дело такое, спорное. – У тебя храмы не палены, Ода не поднят или там снова не убит, шёл бы ты отсюда нафиг!
– Может, и покойник, а может и нет, – ласково скалился Мицухидэ. – Храмы – дело наживное, а вы и сами, Такэнака-сан, не первой свежести будете...
– Протестую! Дело Тоётоми живёт и ещё восторжествует...
– Да заткнитесь вы оба! – орал измученный таким соседством Тёсокабэ Мототика.
Он единственный из троицы был точно живой и почти здоровый на голову, только вот Демон Сикоку – он и в Осю демон, и заговоренные печати в дом его тоже не пускали.
Такэнаке Хамбэю нужен был Катакура, вернее, катакурины мозги. И не как приличному голодному духу, а в стратегических целях.
Акэти Мицухидэ тоже домогался Катакуры, с которым в своё время чего-то недопорубил. Каким-то боком вписывалась туда и игра на флейте.
Тёсокабэ честно собирался Катакуру как достояние и сокровище клана Датэ умыкнуть, а тут такая засада!
– Кабы я была царица... тьфу, пропасть!
Эти... полупокойники сначала делили Катакуру («Так уж и быть, забирайте голову, я согласен на всё остальное»). Потом – на троих с пиратом – живо уговорили пиратский стратегический запас сакэ. Потом поспорили о макияже... Тёсокабэ шугал их якорем, соседи оживлялись и наперебой предлагали, куда и как тот якорь сподручнее употребить.
Катакура Кодзюро, которому не удалось улизнуть ночевать на огороды, собирал во внутреннем дворике камни потяжелее и молча страдал.